— А потом вас убьют, — ответил Ксонк. — Но убьют милосердно.
— А если я не сделаю этого?
— Тогда то, что вы уже вытерпели, — сказала графиня, — покажется вам раем небесным рядом с тем, что вам предстоит.
Чань окинул взглядом толпу вокруг него и драгун — ни Смита, ни Свенсона, ни Селесты по-прежнему нигде не было видно. Он остро чувствовал роскошную обстановку этого зала: хрустальные светильники, сверкающий пол, зеркальные стены, пышные наряды зрителей в масках — как все это контрастировало с его грязными одеяниями. Он знал, что для этих людей он никто. Эти же соображения мучили его, когда он думал об Анжелике, — на нее здесь смотрели с такой же брезгливостью, как и на него, она в такой же мере, как и он, была здесь скорее скотиной, чем человеком. Иначе почему именно она первой прошла это жуткое преображение, почему ее утащили в институт? Потому что для них не имело значения, умрет она или нет. Но она не замечала их презрения, как не замечала существования Чаня (хотя, конечно же, замечала, просто не хотела верить своим глазам). Но потом Чань вспомнил городских знаменитостей, которых видел склоненными над стеклянными книгами в отдельных апартаментах, и Роберта Вандаариффа, превращенного в автомат, который покрывает бумагу каракулями. Заговорщики относились с презрением не только к людям низкого происхождения или беднякам.
Чань вынужден был признать, что перед их кознями все равны.
И все же Чань усмехнулся, видя то презрение и ярость, что изливались на него из-за спин драгун. Каждому гостю предоставлялась возможность полизать сапоги заговорщиков, и теперь они готовы были драться за место в этой очереди. Что же это за люди, которым удалось ослепить столь многих?
Он с горечью подумал, что половину работы заговорщики уже проделали — то непомерное честолюбие, что руководило их приспешниками, всегда пряталось в тени, нетерпеливо выжидая случая прорваться наружу. То, что они попались на крючок с наживкой, никому из них не приходило в голову — они были слишком рады тому, что заглотили ее.
Он поднял перед собой мерцающую стеклянную книгу, чтобы все ее видели. По какой-то причине поднятие рук болью отдалось в его кровоточащих легких, и у Кардинала начался приступ мучительного кашля. Он снова сплюнул и отер свой окровавленный рот.
— Нам из-за вас придется мыть пол, — заметила графиня.
— Я так полагаю, что доставил вам некоторые неудобства, не отдав концы в министерстве, — хриплым голосом ответил Чань.
— Ужасные неудобства, но вы показали себя весьма достойным противником, Кардинал. — Она улыбнулась Чаню. — Вы со мной согласны, мистер Ксонк? — спросила она, и Чань почувствовал, что она подшучивает над Ксонком с его обожженной рукой.
— Вот уж точно! Кардинал иллюстрирует трудность стоящей перед всеми нами задачи. Мы должны подготовиться к решительной борьбе, — ответил Франсис Ксонк, возвышая голос, чтобы было слышно во всех уголках помещения. — Будущее, на которое мы рассчитываем, имеет самого ярого противника в лице этого человека. Не недооценивайте его… но и недооценивайте ваши собственные уникальные качества, вашу мудрость и мужество.
Чань поморщился, слыша эту беззастенчивую ложь в адрес толпы и спрашивая себя — почему это в политике работает Граббе, а не краснобай Ксонк с его елейными речами. Он вспомнил поверженного Генри Ксонка и подумал, что никто и глазом не успеет моргнуть, как Франсис Ксонк будет сильнее пятерых Гаральдов Граббе, вместе взятых. Видимо, Граббе тоже почувствовал это, потому что выступил вперед и тоже обратился ко всей аудитории:
— Такой человек даже в эту ночь совершил ряд убийств, чтобы помешать нашей миссии. Он убил наших солдат, он осквернил наших женщин — как дикарь ворвался он в наше министерство и в этот дом! И почему?
— Потому что ты лгун и сифилитик…
— Потому, — Граббе легко мог перекричать охрипшего Чаня, — что мы предлагаем будущее, которое разрушит власть над всеми вами этого человека и его тайных хозяев. Они загнали вас в угол и дают вам объедки, тогда как сами используют плоды вашего труда себе на потребу! Мы говорим, что все это должно кончиться, а они подсылают нам убийцу, чтобы убивать нас! Вы сами видите это!
Толпа разразилась гневными криками, и Чань снова подумал, что совершенно не понимает человеческой природы. Для него все слова Граббе звучали не менее глупо, чем слова Ксонка, так же по-фиглярски, это было ясно ему как божий день. И тем не менее после этих слов собравшиеся здесь, как гончие псы, готовы были наброситься на Чаня и разорвать его на куски. Драгунам пришлось немного отступить под натиском толпы. Он увидел Аспича — на полковника напирали сзади, и он нервно поглядывал на возвышение, а потом — лицемерным взглядом на Чаня, словно все это его вина.
— Дорогие друзья… прошу вас! Прошу вас — одну минуточку!
Ксонк улыбался, поднимая здоровую руку и пытаясь перекричать гвалт. Чань не думал, что эти люди прошли Процесс — на это просто не было времени. Но он не мог понять, откуда тогда взялась такая единодушная реакция у отдельных личностей, если только они не были на это натасканы.
— Дорогие друзья, — снова сказал Ксонк, — можете не беспокоиться — этот человек заплатит за то, что совершил, и заплатит очень скоро. — Он посмотрел на Чаня с язвительной улыбкой. — Мы просто должны выбрать — как?
— Положите книгу, Кардинал, — повторила Графиня.
— Если кто-нибудь попытается ко мне подойти, я швырну ее в ваше прекрасное лицо.
— Неужели?