Стеклянные книги пожирателей снов - Страница 203

К оглавлению

203

Губы ее не двигались — а могли они вообще двигаться? — и он с ужасом понял, что ее слова звучат только в его голове.

— Анжелика… — Он мог только шептать.

— Все кончено, Кардинал… Ты это знаешь… Посмотри на меня.

Он попытался сделать что-то еще, но ничего не мог. Она подходила все ближе и ближе.

— Бедный Кардинал, ты так хотел меня… И я тоже столько всего хотела… Ты помнишь?

Слова в его мозгу взрывались, как китайские петарды в воде, расцветали в яркие цветы, и наконец он почувствовал, что ее присутствие переполнило его. Ее мысли проникли в его сознание и вытеснили все его чувства.

* * *

Он уже был не в зале.

Они стояли вместе в сумерках на берегу реки, смотрели на серую воду. Было ли когда-то такое в их жизни? Он знал — было, один раз, когда они случайно встретились на улице и она позволила ему проводить ее до борделя. Он живо помнил этот день, хотя и переживал его теперь в ее памяти. Он говорил с ней — слова были бессмысленными. Ему тогда хотелось сказать что-то, что задело бы ее, что-нибудь об истории квартала, по которому они проходили, о своих опасных приключениях, о жизни на берегу реки. Она в ответ едва ли произнесла несколько слов. Тогда он подумал, что она просто плохо знает язык — она все еще говорила с сильным акцентом, — но теперь, когда ее мысли были в его голове, он, потрясенный, понял, что она просто не хотела говорить и весь этот эпизод не имел к нему никакого отношения. Она только согласилась пройтись с ним, чтобы избежать столкновения с другим ревнивым клиентом, который шел за ней от самого Серкус-Гарден. Она почти не слышала, что говорил ей Чань, вежливо улыбалась, кивая на его глупые истории, и хотела, чтобы все это поскорее закончилось… Наконец они ненадолго остановились на набережной и стали смотреть на воду. Чань погрузился в молчание, а потом заговорил о реке, текущей в бескрайнее море. Он заметил, что даже они в своей убогой жизни, оказавшись в этом месте и в это время, могут считать себя у порога тайны.

И этот образ возможного избавления, случайного отражения ее собственной огромной воображаемой жизни, такой далекой… удивил ее. Она запомнила это мгновение и теперь, когда все подошло к концу, благодарила его.

* * *

Кардинал Чань моргнул. Он посмотрел на пол и понял, что стоит на четвереньках и кровавая слюна капает из его рта. Над ним маячила фигура полковника Аспича, державшего в руках стеклянную книгу. Анжелика стояла рядом с графом д'Орканцем, и взгляд ее без всякого любопытства блуждал по комнате. Граф кивнул в направлении возвышения, и Чань с трудом повернулся. У возвышения толпа опять расступилась, пропуская миссис Стерн. Она появилась, ведя за руку невысокую женщину в белом шелковом пеньюаре. Чань потряс головой… Мысли путались в его голове… Женщина в белом… Он знал ее… Он снова моргнул и отер рот, ощущая боль в горле. Пеньюар был прозрачный и плотно обтягивал ее тело… Она шла босоногая, в маске с белыми перьями… Каштановые волосы, кудряшки на висках. Чань, преодолевая себя, поднялся на ноги.

Он открыл рот, собираясь заговорить, но тут миссис Стерн завела руку за голову маленькой женщины и сдернула с лица мисс Темпл маску с перьями. Вокруг ее серых глаз отчетливо были видные шрамы, соединяющиеся на переносице.

Чань попытался назвать ее имя. Но рот не слушался его.

За спиной у него произошло какое-то движение. Полковник Аспич нанес ему удар такой силы, что зал пошел кругом, и Чань в этот последний миг перед наступлением темноты решил, что ему снесли голову.

Глава девятая
ПРОВОКАТОРЫ

Свенсон, будучи врачом, знал, что болевые ощущения довольно быстро забываются, но страх ожидания боли западает в память надолго. Он мучительно подтягивался по канату к металлической гондоле, темная земля внизу описывала немыслимые круги, ледяной ветер студил его лицо и пальцы, и лишь тонкая грань отделяла его от безумия. Он пытался думать о чем-нибудь ином, кроме жуткой бездны под его дрыгающимися ногами, но ему это не удавалось. Он тратил столько сил, что дыхания на крик у него не оставалось, но при каждом мучительном движении стонал от ужаса. Всю свою жизнь он старался держаться подальше от высоты; даже поднимаясь по трапу на корабль, он заставлял себя смотреть только вперед, а ноги и руки — двигаться, боясь, что его желудок не выдержит. Преодолевая себя, он усмехнулся — резкий, хрипловатый звук, — трап казался ему теперь игрушкой. Единственным его утешением, хотя и крайне слабым, было то, что шум ветра и чернота неба скрывали его от тех, кто мог выглянуть из иллюминатора гондолы, хотя он и не был уверен, что остался незамеченным. Глаза доктора были крепко закрыты.

Он преодолел приблизительно половину длины каната и чувствовал, что мышцы его рук будто залиты расплавленным свинцом. Сил у него оставалось, только чтобы удержаться на месте. Он на короткое мгновение открыл глаза и тут же закрыл их, вскрикнув от ужаса при виде раскачивающейся наверху гондолы. Там, где прежде он видел лицо у иллюминатора, теперь было только черное стекло. Неужели это и в самом деле была Элоиза? Прежде он был уверен в этом, но теперь… теперь он едва ли помнил свое собственное имя. Он заставил себя продолжить подъем; каждый раз, когда он разжимал пальцы одной руки, чтобы перехватить трос, сердце его обмирало, но он карабкался все выше и выше. Лицо его перекосило от напряжения.

Еще два метра. Мысли смешались. Может быть, остановиться? Может быть, отпустить канат? Может быть, его страх высоты был вызван бессознательным желанием броситься в пропасть? Разве не поэтому держался он подальше от балконов и окон? А теперь прыгнуть было бы так просто. Плоская равнина внизу примет его в свои равнодушные объятия не хуже любого моря… Ах, сколько раз эта мысль посещала его после смерти Корины! Сколько раз он коченел, стоя у фальшборта корабля, подавляя в себе желание броситься вниз!

203